РОСТАН, ВАШИ ДЕДУШКА И ПАПА БЫЛИ ИЗВЕСТНЫМИ ХУДОЖНИКАМИ, И ВЫ ПРОДОЛЖИЛИ ХУДОЖЕСТВЕННУЮ ДИНАСТИЮ. У ВАС НИКОГДА НЕ БЫЛО ЖЕЛАНИЯ ВЫБРАТЬ ДРУГУЮ ПРОФЕССИЮ?
Лично у меня – никогда. А вот мои родители как раз старались сделать так, чтобы я не стал художником. Отдавали меня учиться в места, где я мог бы получить регулярно оплачиваемую специальность, что-то более земное, понятное и стабильное. Но искусство – единственное, к чему меня эмоционально влекло. Возможно, отчасти потому, что я рос в семье, где на моих глазах создавалось искусство и я с детства наблюдал этот захватывающий процесс. Но уже тогда я понимал, что мне хочется делать что-то совсем другое и не соприкасаться с теми областями, в которых работали дедушка и папа.
А КАК ОНИ ОТНОСИЛИСЬ К ВАШИМ РАБОТАМ?
Дедушка умер за два года до моего рождения, а папе было непонятно не то, почему я делаю что-то совсем другое, чем он сам, но почему это интересно другим людям. Действительно, так получилось, что к тому, что я делаю быстро возник общественный интерес.
Вы тогда были еще студентом Строгановского университета?
Да, я стал делать выставки уже во время учебы в Строгановке на кафедре графического дизайна. Мои преподаватели первее меня самого заметили, что графического дизайнера из меня не получится? И я выбрал искусство, а не дизайн. Но это произошло как-то само собой, не могу сказать, что это был мой обдуманный выбор, скорее, я следовал подсознательному влечению.
КАКИМ ОБРАЗОМ ПРЕПОДАВАТЕЛИ ЗАМЕТИЛИ ЭТОТ ВНУТРЕННИЙ ПЕРЕЛОМ?
В моих студенческих работах стала появляться ирония, в искусстве это очень полезный ингредиент, который позволяет произведению убрать лишний пафос и стать правдивее. Преподаватели смотрели на мои работы и молча уходили в сторону. А я не понимал, что происходит, ведь я старался сделать лучше! Но ирония проявлялась как будто сама собой, а она в дизайне не допустима. Представьте плакат с рекламой выгодного кредита от какого-нибудь банка, а этот рекламный плакат разоблачает идею кредитования вообще. Получается диверсия под клиента за его деньги. А искусство, наоборот, должно вскрывать проблемы и противоречия общества.
ВЫ ОЧЕНЬ ТОЧНО ОБЪЯСНИЛИ РАЗНИЦУ МЕЖДУ ХУДОЖЕСТВЕННЫМ И КОММЕРЧЕСКИМ ПРОЕКТОМ.
Потому что мне довелось самому ее прожить. Но мое искусство никогда не было протестом. Я уже тогда понял, что когда ты встаешь в оппозицию к чему-то, ты отталкиваешься от того, против чего протестуешь и делаешь наоборот/ то есть это просто отрицание того, что тебе не нравится. Мне хотелось найти не оппозиционный путь относительно чужого пути, а свой собственный.
Я стал смотреть, что происходит в искусстве и то, что я наблюдал было интересным и ярким, но мне не хватало эмоциональных моментов.
И я понял, что как художник я могу добиться того, что мне не хватает, как зрителю. Но для меня подростковый протест - это плохой выбор для художника, это кратковременный импульс. А художник – это навсегда. Лучше выбирать что-то более глубокое.
КАКИМИ БЫЛИ ВАШИ ПЕРВЫЕ РАБОТЫ, ДО ТОГО, КАК ВЫ НАЧАЛИ ИСПОЛЬЗОВАТЬ МЯГКИЕ ИГРУШКИ?
Сначала я рисовал тушью и пером очень аккуратные и большие графические листы, немного сюрреалистичные, стремясь показать людям свой глубокий внутренний мир. Мне казалось, что чем больше усилий вложено в создание произведения, тем оно лучше –– попытка заплатить упорным трудом за любовь к искусству. Я мог месяц рисовать одну работу.
Но однажды я минут за десять просто мягким карандашом нарисовал графическую серию из 4-х рисунков, где были медвежата на фоне зловещих заводских труб – я наслушался индустриальной музыки и рисовал под впечатлением. Когда я ходил с папочкой и показывал разным людям свои рисунки, я с удивлением обнаружил, что все как-то холодно смотрят на мои аккуратно нарисованные графические листы и с сочувствием кивают, а когда дело доходит до этих 4-х медвежат, у людей сразу включались эмоции и они говорили “ого, как круто!”. Я подумал, не может быть, чтобы причина была в том, что я плохо рисую, наверное, дело в медвежатах, что-то в них есть, что включает эмпатию. Я начал это исследовать и понял, что эти игрушечные образы, по сути, существуют в той же степени условности, что и фигуры, расположенные на полотне. И я стал работать с мягкими игрушками.